Я играю на контрабасе. Играю в основном смычком. И, как выяснилось за 17 лет моих занятий, контрабас звучит робко, тихо, и чем больше от него требуешь, тем меньше он отдает: контрабас очень застенчивый, ранимый. Любая скрипка бойко растопчет его мягкий звук, не говоря уже о духовом инструменте.

Он легко ломается, расклеивается. Настанет дождливая, сырая погода — он теряет голос, а зимой, когда затопят батареи, он стремительно сохнет и начинает звенеть сухарями, его бока рвутся и лопаются. Нужно ставить ему кастрюльки с водой, заворачивать в одеяло. Засовывать зеленую кишку в эфу. Желательно не выносить из дому.

Счастливые контрабасы те, у которых есть умный и любящий хозяин. На контрабасы, принадлежащие государственным консерваториям и оркестрам, нельзя взглянуть без слез. Они калеки. Их все время насилуют и бьют. Не дай бог принадлежать государству.

Maggini Кусевицкого

У меня дома стоит маленький контрабас. Его сделал Джованни Паоло Маджини в 1624 году в итальянском городе Брешиа. По легенде он принадлежал Кусевицкому а тот завещал его Московской консерватории. И вот этот контрабасик в своем огромном коричневом чемодане, в котором его прислали из Америки, стоял на складе с 50-х годов прошлого века. Инструмент находился на «особом хранении», и просто так его студентам не давали, нужно было подписать страшное количество бумажек, прежде чем получишь ключи от коричневого чемодана.

Играть на нем неудобно: смещена мензура при переделке его из шестиструнного виолоне, каким он был изначально, в «нормальный» четырехструнный бас. Для этого обрезали и надставили деки, заменили шею, пятку и верхний клоц, перекроили голову. Такова судьба всех старинных инструментов — и скрипок, и виолончелей; просто каким-то везет, каким-то не очень. Мастер, который работал с этим контрабасом, конечно, напортачил.

На нем почти никто не играл. Металлические струны излишне давили на его нежное исковерканное тело и душили естественный звук. И контрабасик считался «камерным». Известный мастер и пионер исторически информированного исполнительства в СССР Мирослав Максимюк иногда брал его для своих концертов ранней музыки. Я уже говорил про государственные инструменты — бедный «Маджини», принадлежал Консерватории, захирел. На нем разошлись трещины, голову повело винтом. К нему в чемодан годами никто не заглядывал.

Я же давно к нему подбирался, и, как только устроился ассистентом в консерваторию, собрал и подписал всю необходимую тучу бумажек. И, став с их позволения «материально ответственным лицом», смог утащить заветный коричневый чемодан со склада. Я свинтил удавки металлических струн и поставил жильные. И понял, что нашел звуковой клад. Он прекрасен. На этом инструменте надо играть в венском строе!

Гиппопотам из семейства Клоц

«В любом прилично организованном оркестре, — пишет Леопольд Моцарт, — должно быть два контрабаса: один побольше и другой поменьше. Все, что крупный инструмент теряет в ясности тона, он приобретает в его мягкости и глубине». Абсолютно неожиданно и в то же время закономерно я натыкаюсь на объявление некоего Владимира Ивановича, что продается пятиструнный контрабас XVIII века, очень крупный, в идеальном состоянии после капитальной реставрации. В Петербурге.

Я еду в Петербург. Некто Владимир Иванович отвозит меня на свой потайной склад, и там я извлекаю из пухлого пыльного чехла громадное пузатое чудище. Средние порванные струны свисают, голова слеплена из лоскутов и утыкана ржавыми самодельными колками, шея непропорционально дохлая… Но мощный широкий корпус, с высоченным сводом верхней деки, выразительными крупными эфами, сразу выдает благородную породу этого гиппопотама.

Я провел смычком по двум уцелевшим струнам — верхней и нижней. Звучало очень многообещающе. Владимир Иванович смеялся и разводил руками, врал про каких-то «готовых в любой момент» корейцев, но в глазах его была грусть. И через час торговли сдался, уступив контрабасище за треть названной им сначала цены. А я потащил инструмент «в идеальном состоянии» с Ленинградского вокзала в мастерскую моего друга Алексея Воробьева. На капитальную реставрацию.

Ребята в мастерской признали в нашем гиппопотаме миттенвальдца работы семейства Клоц. Это династия скрипичных мастеров, основанная в XVII веке учеником Амати и Штайнера Маттиасом Клоцем. Спустя полтора месяца наш «струнный великан» зазвучал — мягко и глубоко.

Венский строй

Что это такое? Леопольд Моцарт писал во втором издании своей скрипичной школы: «…если вы хотите играть соло на контрабасе, то оснастите его четырьмя или пятью приличными струнами. Я встречал чудесных контрабасистов, игравших на своем неуклюжем инструменте с ловкостью и легкостью, которой могли позавидовать скрипачи, разнообразные сонаты, арии и концерты».

То есть во времена Моцарта в Австрии и соседних германских государствах, для того чтобы играть соло, отдельные виртуозы-контрабасисты пользовались специального вида инструментом, который «оснащали четырьмя или пятью струнами» и настраивали по ре-мажорному трезвучию. Композитор Альбрехтсбергер, учитель Бетховена и музыкальный теоретик, в своем «Фундаментальном руководстве по композиции…» в разделе «контрабас» называет два десятка имен выдающихся исполнителей на этом инструменте. Большинство из них неизвестно, но кое-кого мы знаем: Даль’Окка, Кемпфер, Шпергер…

Первые двое играли в Мариинском театре. Сохранились ведомости с указанием их жалованья: Даль’Окка получал 1200 рублей как первый солист-контрабасист, а Кемпфер 950 — как второй. Я поинтересовался ценами: бык-пятилеток стоил в начале 1800-х годов примерно 50 рублей, а мужик — 200.

Йозеф Кемпфер был венгерским уланом в австрийской армии, служба ему опостылела. И вот Кемпфер решил прослыть виртуозом, а чтобы быстрее добиться успеха, взял самый неудобный и непопулярный инструмент — контрабас. За четыре года занятий с придворным контрабасистом Пишельбергером он достиг невероятных успехов и добился-таки своей цели, прославился.

Пишельбергеру, кстати, мы обязаны единственным сочинением Моцарта для контрабаса: арией для баса и контрабаса Per Questa Bella Mano. В театре Шикандера на окраине Вены готовилась постановка «Волшебной флейты». А Моцарту понравилась жена певца Гёрля, который исполнял партию Зарастро. И он придумал такую веселую штуку: пока бас и контрабасист будут репетировать его новую арию, он займется женой олуха Герля. И наставил певцу рога размером с контрабас. (Или я перепутал, и Моцарту нравилась жена Пишельбергера?)

Другой гений того золотого времени, Йозеф Гайдн, тоже писал для солирующего контрабаса. Только поступив на службу в капеллу Эстерхази, Гайдн сочинил три симфонии — «Утро», «День» и «Вечер», в которых представлял князю солистов вновь набранного им оркестра. И в том числе контрабасиста: соло контрабаса в симфонии Гайдна «Утро» — один из первых подобных музыкальных случаев в истории. По изложению и складу этого эпизода можно заключить определенно, что он написан именно для того инструмента, который мы называем «венским басом».

Печатается с сокращениями. Источник: OpenSpace.ru