— Евгений Алексеевич, во-первых, хочу Вас поздравить с 70-летием и 50-летием Вашей творческой деятельности! Давайте начнём с самого начала. Как Вы начали преподавать, почему, кто повлиял на Ваше становление как педагога?

— Я учился на третьем курсе, когда мне, как продвинутому студенту, предложили следующие два курса окончить за один год, поступить в аспирантуру и начать преподавать в консерватории. В то время я уже играл в Московском симфоническом оркестре, и мне пришлось уйти с работы, чтобы была возможность за один интенсивный год досрочно закончить обучение.

Сделав это, я сразу получил свой собственный класс. Если говорить о влиянии на принятие этого решения, то нужно, в первую очередь, упомянуть профессора Московской консерватории Андрея Ивановича Астахова, у которого я с 14 лет занимался на контрабасе.

— А из «больших имён»: Вы же начали работать во время расцвета таких мастеров, как Рихтер, Гилельс, Ойстрах, Ростропович. Каждый — целая эпоха. Они имели на Вас влияние?

Все они, безусловно, мощно влияли на музыкальную жизнь, и я не избежал этого влияния.

— Если Мстислав Ростропович воздействовал своим огромным масштабом и смелостью музыкальных идей, Святослав Кнушевицкий — проникновенностью музыкального языка и необыкновенной красотой звука, Сергей Ширинский — изумительный виолончелист, музыкант, солист, член легендарного Квартета имени Бетховена, солист и концертмейстер Государственного оркестра СССР — более практической направленностью. Галине Семеновне Козолуповой я приносил свои идеи, в основном постановочного плана, на обсуждение. Что-то она принимала, что-то отправляла на доработку: она, можно сказать, была моим «редактором».

Я часто сидел на уроках у Д.Ф. Ойстраха. Великий скрипач, великий музыкант и великий человек, он находился в постоянном творческом и взаимном контакте с учениками. Никогда не пользовался авторитарными методами воздействия, помогал ученику развить собственное восприятие, найти собственные замыслы. И, конечно, обеспечить полную свободу владения инструментом, чтобы в дальнейшем ученик мог выполнять эти замыслы.

Нагрузка у меня тогда была небольшая, ученики средних способностей, с которыми я, в основном, занимался технологией. Но с каждым годом эта нагрузка увеличивалась: кроме вновь поступивших, в классе стали появляться студенты и от других педагогов.

Сначала, конечно, я был весьма беспомощен, но любовь к музыке, желание постичь секреты педагогики и моё собственное умение играть — а тогда я умел это делать очень неплохо — помогли мне преодолеть трудности и добиться результатов.

— Сложившейся контрабасовой школы в нашем понимании ведь ещё не было, наверное, приходилось что-то изобретать на ходу?

— Через год, когда я начал преподавать в ЦМШ, у меня появились МОИ ученики, которых я мог лепить по-своему с самого начала. Тюрина, Гринденко, Котов. Мне очень повезло, так как эти трое ребят были очень талантливы.

Анатолий Гринденко — необыкновенно музыкальный человек, по окончании Московской консерватории прекрасно овладел виолой да гамба, став ведущим исполнителем на этом инструменте в России и художественным руководителем Патриаршего Хора.

Иван Котов стал первым советским контрабасистом, получившим Гран-при, Первую премию и специальный приз Швейцарии на международном конкурсе в Женеве в 1973 году. Иван учился у меня 5 лет в ЦМШ и 5 лет в консерватории. Он удивительно умел воплощать мои замыслы и побуждал меня к новым, мы всегда находились с ним в самом тесном творческом взаимодействии. К сожалению, его уже нет в живых…

Весь его яркий и очень короткий жизненный путь прошёл у меня на глазах.

— По опыту наших с Вами уроков: Вас отличало от других то, что Вы всегда «за» студента и как бы часть его. Помню свои первые шаги в музыке — Вы тогда, проникая внутрь моего видения, пытались открыть музыкальные образы моим собственным способом, ничего «моего» не отбирая. И такой подход у Вас был к каждому из нас, несмотря на разницу в характерах и способностях.

— Так это же и есть главная цель педагога! Открыть студенту его самого. Его образный мир. Его инструментальные ощущения. И не давлением, диктатом, а взаимодействием.

Конечно, моя задача дать ученику возможность открывать душу через инструмент — чтобы инструментальный аппарат не мешал.

И дальше — каждый творит в силу своего Таланта.

Может, моя вина в том, что я учил этому КАЖДОГО, и на какой-то технический уровень выводил каждого, а далеко не все из них были по-настоящему музыкально одарены. К сожалению. А может, к счастью?